Я много ездил по Земле,
Войной израненной, где ныне
Растёт крапива на золе,
Гудят колокола Хатыни…

В бой иду, как витязь древний,
За тебя, моя земля,
За привольные деревни,
За широкие поля.

И вот в свои семнадцать лет
Я стал в солдатский строй…
У всех шинелей серый цвет,
У всех – один покрой.

Страшноватый, кривоватый, он ходил: «Точу ножи!»
Голос тихий, как из ваты, как из каменной души.
Мы дразнили инвалида, рожи корчили вдали,
И швырял он, злясь для вида, мёрзлые комки земли.

Даже в злую холодину,
Когда стужа лишь права,
Не рубил никто калину –
Разве можно? – на дрова.

Товарищ мой, отец мой молодой!
Мне кажется, в другом каком-то веке
Была машина марки «студебеккер»
И год послевоенный, золотой.

Рыжеусый, ни мал ни высок,
За деревней спалённой, у братских могил,
Обронил всё до зёрнышка колосок
И не заметил, как обронил.

Опять судьба свела меня с тобой,
Озерный край – Карельский перешеек.
Я здесь в июне принял первый бой
И рыл с друзьями первую траншею.

Нелегко художнику-солдату,
Краток на путях войны привал, –
Наш товарищ фронтовой когда-то
Нас в часы досуга рисовал.

Осунувшись, и сгорбясь, и унизясь,
Дома толпятся по очередям,
И нищеты жестокий катехизис
Твердит зима базарным площадям.

Окаймленный горестною тенью,
Видит мир, от ярости дрожа,
Как с пальбой врываются в селенья
Рыцари отмычки и ножа.

Упала бомба в мойку против дома,
Где Пушкин жил, где свой окончил путь.
Насколько бомба та была весома
И многотонна ли – не в этом суть.

Благословляю полдень голубой,
Благословляю звездный небосвод –
За то, что он простерся над тобой
И лишь тобою дышит и живет.

Вся земля – на дыбы из-под ног!
Я живой, хоронить меня рано…
Но дорога к тебе – через тот бугорок,
Радость моя, ангел мой, моя рана.

Кто на Буге, кто на Псковщине,
Полегли отцы в боях.
Вот и стали безотцовщиной
Ребятишки в деревнях.