Мы – последние этого века,
Мы великой надеждой больны.
Мы – подснежники. Мы из-под снега,
Сумасшедшего снега войны.

Распаханы траншеи и окопы,
А под горой, почти что невредим,
Бетонный ДОТ
смирившимся циклопом...

Да, и я прошел войной,
Полудетской еще походкою,
И дорога легла за мной
Развернувшеюся обмоткою.

Над Днепром сто громов гремело,
Над Днепром от гари – темень…
И вас тридцать в шинелях.
И ты – командир над всеми.

Улицы зимней безумный разбег…
Где он, простор белизны неоглядной?
На тротуарах утоптанный снег
Так же, как на мостовых, – шоколадный.

Мимо Александровского сада
Матери из дальних сел идут,
Своего российского солдата
Ваней, Петей, Колею зовут.

Мне хочется назвать тебя женой
За то, что так другие не назвали,
Что в старый дом мой, сломанный войной,
Ты снова гостьей явишься едва ли.

Суровое военное житьё.
И столько в нём традиций, сколько прозы…
И перед боем чистое бельё
Солдатам выдавалось из обоза.

Жил человек, беды-горя не зная, –
Вдруг на! –
Новая Мировая
Война!

В наши классы девчонок тогда не пускали,
Наша школа тогда называлась – «мужская».
Мы, наверно, грубее сегодняшних были,
Мы, наверно, больнее друг друга лупили...

Вдали отсюда, в тихой стороне,
Которую я позабыть не в силах,
Как две руки, принадлежащих мне,
Есть у меня два сына, сына милых.

По фронту мертвое затишье,
Ни огонька, ни звука чтоб…
Поднимешь голову повыше –
Увидишь вражеский окоп

Война вошла в мальчишество моё
Сперва без дыма, крови и тревоги,
А как заходят путники в жильё
Передохнуть, испить воды с дороги.

Мёртвому полю под крыльями во́рона
Спать – не поднять головы,
Кожа берёзы осколком разорвана,
Солнце не штопает швы.

Детство… Детство… Я не помню детства.
Будто бы его и не бывало.
Мне война оставила в наследство
Вдовьи слёзы матери усталой.