Весь город наш слезами орошён.
Прошёл нездешний дождь, и тротуары мокры.
И час цветения черёмухи пришёл,
И вечером дома желты от охры.

Пехотный солдат,
Он всегда виноват –
За все поражения
И отступления,

В России род едва ль найдётся,
Не потревоженный войной.
А враг неслышно подкрадётся,
С ухмылкой станет за спиной.

Я помню хлеб. Он черен был и липок –
Ржаной муки был грубоват помол.
Но расплывались лица от улыбок,
Когда буханку ставили на стол.

Я шел до фашистского чума – Рейхстага
В ночах и средь белого дня,
И смерть неотступная шаг за шагом
Выслеживала меня.

…Населённый пункт Струна.
Шесть дворов. Один колодец.
«Необстрелянный народец», –
Окрестил их старшина.

Полмира на брюхе пропашет,
Столицы возьмёт, города…
И – без вести пропавшим
Останется навсегда.

Не погиб под Москвой он под градом огня навесного,
В Ленинграде голодном дистрофию и голод он выстоял,
В Сталинграде горящем остался нетронутым снова
И по Курской дуге невредимым прошел через выстрелы.

Я помню зиму сорок пятого –
Тревог, отчаянья, тоски.
Таскали бабы, как проклятые,
Пятипудовые мешки.

У детей комсостава
С детства в сердце осталось:
Тяга к прочному дому,
К постоянным знакомым.

Встаёт на цыпочки трава
Со дна воронки
И шепчет нежные слова
Седой девчонке.

Следы жилья ветрами размело,
Села как не бывало и в помине,
И углище бурьяном поросло,
Горчайшей и сладчайшею полынью.

Сын-то твой – от которого,
молви,
солдата?
Старшины? Или политрука?..

Мне хотелось вобрать всю листву, все увалы,
Мне хотелось запомнить всех трав имена.
Мне впервые природа такой представала,
И глаза на нее мне раскрыла война.

С экрана в зал вползали танки.
Но кроме этих кинолент
Я в детстве знал одну – про танкер
С высоким именем «Дербент».