Взошла заря в багровом, дымном небе,
И у Рейхстага сгрудились бойцы.
Сам фюрер Гитлер и сам доктор Геббельс,
Как говорится, отдали концы.

В соседней секции – девичье общежитие.
Туда приходят гордые поляки.
Рязань в сорок четвёртом – польский город
(довольно польский и вполне студенческий:
один пединститут – одни поляки).

Меняется бригада поездная.
На полчаса забуду про войну
И забегу к тебе, моя родная,
И в детскую кроватку загляну.

Пришёл с простреленной рукой,
Но слава ветру, что живой.
От ветра дрогнула рука,
Прицел нарушив у врага.

Дом украшали синие наличники,
И сад вокруг качало ветерком.
Дед Парамон за фрукты брал наличными,
А нам всегда грозил
Дробовиком.

Ай, базары, глаз не налюбуется:
Шашлык, шербет и пастила,
Говорит и восхищенно жмурится
Мой хороший друг Хабибула:

Рассказывала матушка, бывало,
Как покидали милые края,
Как при разлуке сердце горевало
И шелестели грустно тополя.

Облака плывут над Бугом,
Плещут волны в берега.
И следим мы друг за другом –
Два смертельные врага.

Опаляет мне душу
торжествующий пламень
рассвета.
Холм державный.

На площади опустошенной
Разрушен вражеским огнем
Приветливый, многооконный,
С цветами в окнах детский дом.

Мы – земля, мы – трава, мы – глаза незабудок и льна,
В чистом поле берёзы над нами, как сёстры, нагнулись...
На суровую практику нас посылала война,
Мы с войны до сих пор не вернулись.

Май богат и зеленью, и синью.
Всё, чему цвести, давно цветет.
На восток, из Латвии в Россию,
Армия немецкая идет.

Рыбак на Сейме, дед Корча,
Любил выхватывать леща.
Брал карасей, а щук не брал –
Дед не любил у них оскал.

Она упала в сквере за углом,
Где девочка пекла в песке ватрушки
И разливала чай песочный в кружки,
Студила чай за кукольным столом.

Была, как месиво, дорога,
Был нескончаем долгий путь.
Хотелось отдохнуть немного
Да и горячего хлебнуть.