Весь день овчарки над душой
И часовые – злей овчарок.
А ночью на земле чужой
Какой там сон на голых нарах!
Опять я иду по фашистскому аду.
Опять на окурок меняю баланду.
Мне больно писать эти горькие строки.
Не раз и не два я откладывал сроки.
А был ли я прав? Я себя вопрошаю.
И тех, кто замучен, в стихах воскрешаю.
Последнею крошкой делились со мною,
А сами от ветра шатались весною.
Их голод осилил в промозглом бараке,
Их пули настигли, загрызли собаки.
Но суд не над всеми свершен палачами.
Неужто их мало еще обличали?
От мысли, что может тот суд не свершиться,
Никак не могу я теперь отрешиться,
И снова иду по фашистскому аду:
Кого-то услышать, увидеть мне надо…