Когда-нибудь потом, чтоб все узнали...
Когда-нибудь потом, чтоб все узнали,
Мы памятник воздвигнем на века:
На самолетном сломанном штурвале –
Горящая, но твердая рука.
Буки здесь высоки, реки очень степенны на вид.
Тюрингенский пейзаж – живописен, холмист и широк он.
Путь от Веймара зелен и щедро цветами увит.
И туристы с улыбкой глядят из автобусных окон.
Но дорога, виляя, вбежала в нахмуренный лес.
Лес притих, помрачнел, за спиной своей что-то припрятав.
Дождь пролился на землю, как горькие слезы небес,
У чугунных ворот, у бетонных пустых казематов.
Страх хватает за горло! Тяжелым становится взгляд.
Искры слез высекает не ветер, летящий с предгорий:
Пред тобою бараки, бараки и снова бараки стоят.
И кирпичной трубою грозит небесам крематорий…
Видишь ту колесницу, которая с грузом камней?
Тут веселый охранник, бывало, покрикивал бойко:
«Vas ist das?.. Это есть – знаменитая русская тройка!»
Люди самое тяжкое горе покорно возили на ней.
А эсэсовцы в черных мундирах острили, глумясь:
«Нужно бегать быстрее! Старательным будет опека…»
Чистота человеческих душ сапожищами втоптана в грязь.
Бесноватый учил: «В человеке убей Человека!»
Смерти верно служили – и газ, и петля, и курок.
Ну, а дерево, где на скамье молодой еще Гете
Так любил размышлять, комендант от беды уберег.
Вы его безошибочно в лагере смерти найдете…
Нет, совсем не похож на Вергилия плачущий гид!
Он из этого ада Евридику не вывел… В печали
Нам седой человек о спасенье своем говорит.
Повезло! Фронт приблизился. В лагере люди восстали.
Стоны, вздохи и шорохи чудятся в мрачном лесу.
Драму века представив себе по жестоким приметам,
Я в Россию отсюда, увы, не букеты цветов увезу,
Крик умерших – живым: «Никогда не забудьте об этом!»