А гармонь была губная
Так, игрушка – не всерьёз.
Гармонист её в кармане
Из Германии привёз.

Я на него глазеть не мог.
Взглянул – и старше стал, и строже:
Торчат культяпки вместо ног,
Обёрнутые чёрной кожей.

Бывшая улица Герцена,
Бывшая улица Гоголя,
Бывшая улица Сердцева,
Бывшая улица Богова?

Дожди не редкость в этой местности.
Здесь солнца яркого не жди.
На сотни верст в глухой окрестности
Без передышки льют дожди.

Мы идем…
Каждый тих и строг.
Зной висит пеленой сплошною.
Зной колышется надо мною

От голодной военной чахотки
Мать моя умирала.
Перед вздохом последним, прощальным
Всё она повторяла:

Их привели сюда зимой студеной,
Тогда же клятва прозвучала их,
Что вырвутся из вражьего полона,
Чтоб по лесам добраться до своих.

Мы притащились из разведки,
Свалили в угол «языка»,
Комвзвода, связь ругая крепко,
Кричал: «Варшава! Я – Ока!..»

Свёкла вó поле подёргана, повыбрана,
Травы инеем подёрнуты по выгонам.
Собирались мои тётки на «страдания»,
Перед всем селом страдали, дело давнее.

На экране – бушующий вал,
На экране – война. И затих кинозал.
Бьются танки,
И в яростных вспышках огня

Когда я объявляю бой
Войне, поднявшейся из праха,
Я не испытываю страха,
А только мужество и боль.

Мой ординарец не поймет, что значит «оседлать дорогу».
Алтайский пахарь, он седлал колхозного коня.
«Да под какое же седло?..» – бормочет он с упреком.
А ветераны говорят: «Да под седло огня!»

В дни беспримерной битвы под Москвой
В цехах заводов и на поле боя
Свершила Тула ратный подвиг свой.
Бессмертна слава города-героя.

Падают осенние дожди.
Листья на деревьях пожелтели.
Узкая дорога впереди
Вьется сквозь гранитные тоннели.