Где избы, где сараи, где овины?
Нет ничего… Лишь печь, кляня судьбу,
Среди бугристой выжженной равнины
Стоит, как шею, вытянув трубу.

Железный лязг, чугунный гром,
Дорога, как болото,
Лай пулемётов за бугром
И пушечная рвота.

День Победы. Седые застолья,
Память свята, НЗ* неделим.
Всем, кто здесь, одинаково больно
По своим, по своим, по своим.

Он мучился в госпиталях,
Израненный и молодой.
Но выжил – и на костылях,
С медалью вернулся домой.

Горем караулится
(Встань да посмотри!)
Харьковская улица,*
Номер дома 3.

Был отступленья путь солдатский горек,
Как горек хлеба поданный кусок…
Людские души обжигало горе,
Плыл не в заре, а в зареве восток.

Я тыщу верст пешком протопал,
Чтоб снова встретиться с Москвой,
А перед встречей пыль Европы
Оставил в бане фронотовой.

В те дни у лавки угольной,
У хлебного ларька,
Где очередь сутулило
От злого сквозняка

Женщина приехала на станцию,
Багажом всецело занята.
Протянула бережно квитанцию,
Но в окне зияла пустота.

Они ушли, ушли в закат.
Они под Пулковом лежат.
Они под Прагою лежат.
Они по всей земле лежат.

Как без вести пропавших ждут,
меня ждала жена.
То есть надежда,
то слеза

Глухая будка.
Стоны сосен.
Да эти струны-провода.
На переезде тётка Фрося
Флажком встречает поезда.

Здесь, у надгробья на холме,
Где похоронен прах поэта,
Отчизна вся открылась мне:
Разливы голубого света

Сумрачно в Трептов-парке,
Утренняя тишина…
В немецких венках неярких
Русские имена.

Распоротый зенит. Трассирующий росчерк.
Извилистые рвы в рогатках и ежах.
И мы лежим в снегу средь пригородных рощиц
На подступах к Москве, на ближних рубежах.