Тревожна душа моя,
И грустно поет она
О милом, хорошем, родном…
И как-то тревожно мне,

Лейтенант Ступко не лукавил:
– Может, руки, – шумел, – воздеть? –
Вопрошая: – Апостол Павел,
Где мне правду искать? Ответь.

Целый день идём мы без привала,
Топь кругом да ржавая вода…
Тут кукушка вслед закуковала,
Начала отсчитывать года.

В бронзе на черном мраморе
Сидит Айвазовский с палитрою
И пристально смотрит на море,
Недавно гремевшее битвою.

Солнце
уже не так одиноко
как над снегами
свежая зелень...

Цепь событий не рвётся – всё помню, как было когда-то:
Август брёл по распадкам, скрипел под литовкой* вострец**.
Бабы сено косили… И вдруг увидали солдата –
И одна поспешила сказать, что вернулся отец…

Солдатской дружбе нет преград,
Ей не страшны огонь и рвы.
Я помню дружбу трех ребят
Из Минска, Риги и Москвы.

Была в далекой стороне
Смертельна рана пулевая,
И похоронку обо мне
Прислала почта полевая

Солдату
Вырыт последний окоп.
Его целуют
В мраморный лоб.

Немецкими танками смяты посевы,
Свинцовая хлещет пурга.
Но грозное пламя народного гнева
Бушует в тылу у врага.

Жарко, душно в маленькой палате,
А вот песнь соловушки слышна.
Похудевший, в тапочках, в халате,
Юрий размечтался у окна.

Мелькают за окнами сосны.
Разъезды вдогонку бегут.
Как всё это сложно и просто –
Сквозь годы нас в юность везут.

В блиндаже под снегом в три наката,
В стороне от всей Большой земли
Руки обожженные солдата
С нежностью на плечи мне легли.

Сорок первого газету прочти
Иль сорок второго.
Жить стало хуже всем почти
Жителям шара земного.

Я помню пламенную ругань
Освободителей-солдат.
Но ею не был я испуган –
Её ступенчатый каскад...