В годы страды военной
мы бомбёжек не знали,
ночью под вой сирены
нас матери не поднимали.
Сестре Марии
В огороде мы пололи,
ты умело, я – впервой.
Прямо – поле, сбоку – поле,
а над полем – вязкий зной.
За плетнём, за огородом –
обе знаем – есть река:
можно вплавь, а можно бродом –
до весёлого песка.
Я купаться приглашаю,
изнываю от жары.
Ты сказала, как большая:
– Знаешь, мне не до игры.
И прибавила по-детски,
почему-то шепотком:
– Самолёт бы мне советский,
знак фашистский под крылом!
Где попало б, не летала,
а в Берлин бы прямиком,
как Гастелло бы упала
прямо в гитлеровский дом.
Знаю, будет плакать мама,
но зато – войне конец.
И тогда из боя прямо
в дом воротится отец.
Все солдаты возвернутся,
все отцы и сыновья… –
Не могла не приглянуться
мне фантазия твоя.
Роли личности, конечно,
мы не ведали с тобой –
просто в той войне кромешной
мы рвали́сь,
мы рва́лись в бой.
Просто нам хотелось вскоре
жизнью маленькой одной
заслонить людей от горя,
от пожара – шар земной…
Я почти позабываю
про речную благодать,
пальцы до крови сдираю,
чтоб не очень отставать…