На той войне, где были мы с тобой,
С распятым ртом в атаку не бежали,
За пять минут полки не окружали
На той войне, где были мы с тобой.
Под громкие крики ворон и грачей
Мы утром в деревню входили.
Маячили остовы черных печей.
Руины устало чадили.
И в редком разбросе лежали тела
В тени колоколенки древней,
Как будто бы смерть неохотно брала
Ясак* с белгородской деревни.
И в этом еще не дотлевшем аду,
Где горе уже накричалось,
Под старой березкой у всех на виду
Ременная люлька качалась.
Играла малиновой медью колец
С июньскою синью небесной.
И тихо сидел годовалый малец
В той зыбке, плывущей над бездной.
Нет, он не кричал, ни о чем не молил,
Ко рту подтянув кулачонки.
И ветер, пропахший бедой, шевелил
Седые его волосенки.
Как свечка, обугленный тополь горел,
И хлопья с него опадали.
А тихий мальчонка смотрел и смотрел
В какие-то дальние дали.
Поверх этой битвы и этой войны,
Поверх современности грозной
В далекие дали, что нам не видны,
Смотрел не по-детски серьезно.
Как будто дорогу свою примечал,
Забыв даже сглатывать слезы.
А зыбка, как лодка о старый причал,
Стучала о скосок березы…
Я знаю: и вера, и правда живет
На нашей планете любезной,
Покуда та зыбка, та лодка плывет
Над гарью, над смертью, над бездной.
* Подать, налог (тюрк.).