Конец апреля.
Вянет снег.
Минуя промтоварных давку,
Внимаю сонной тишине
У продовольственных прилавков.

Она прежде меня кормила,
Вытирала клеёнчатый стол
Да льняную скатерть стелила,
Не спеша подметала пол.

Всё о войне и снова – о войне.
Исчезнет ли из памяти когда-то?
Так накрепко она сидит во мне
и будит по ночам во мне солдата.

Вековуха, как известно,
Это если ты одна,
Если в двадцать – не невеста,
Если в тридцать – не жена...

Лес раскололся тяжело,
Седой и хмурый.
Под каждым деревом жерло
Дышало бурей…

Пахали бабы на себе:
Таскали плуг тяжёлый.
Пахали бабы на себе
Устало и безмолвно.

Снова со смертью мы в споре.
Сотни ракет, словно зори,
Брызжут из тьмы.
Трубки дымятся и тлеют…

Любые боли пересилю,
И встану в строй, и бой приму.
Но тронуть Родину – Россию –
Не дам и пальцем никому.

Мела метель, дороги заметая.
Дрожали на морозе провода.
А мы стояли на ветру у школы,
Своим дыханьем согревая пальцы,
Стояли молча.
А вокруг ходили
Те, что согнали нас сюда на площадь,
Под окрики и лающую речь.

Мы не однажды ночевали в школах,
оружие пристроив в головах,
средь белых стен, ободранных и голых,
на подметенных наскоро полах.

Была земля от бомб рябою,
Был воздух рваный и рябой.
И Кёнигсберг средь поля боя
Кромешный ад являл собой.

Не ведает сердце покоя! –
Набатны слова о войне.
Отца представляли к Герою –
Он как-то обмолвился мне…

Мой дядька Анисим прошёл три войны;
Ходил не за славой в далёкие дали,
А просто, чтоб жили счастливей сыны,
А просто, чтоб люди войны не видали.

Сын со мною по лесу бродил…
Вдруг остановился у обочины:
– У тебя такой окопчик был? –
Он спросил меня сосредоточенно.

Минувшего столетья запах
Не уловить ни мне, ни вам.
Метель вылизывает лапы
Присевшим у подъезда львам.