Ну что ты можешь рассказать мне, гид?
Я о войне наслышан с малолетства.
Мой дед Матвей под Краковом погиб,
В чужой стране с Россией по соседству…

Была трава в тот год по пояс
И лес в плодах благоухал.
Мы собирали их на совесть
Не для родительских похвал.

Песочные и солнечные
Часы Гераклита1 и Цицерона2,
Не забегая вперёд, ни на мгновенье не отставая,
С одинаковой невозмутимостью...

Кто сказал, что умирать не страшно?
Ты в бою уже не первый день.
Над распаханной войною пашней
Вьется прах сожженных деревень.

Обступили на краю России
Вдруг воспоминания меня –
Острые, как раны ножевые,
Гневные, как всполохи огня.

Мы из столбов и толстых перекладин
За складом оборудовали зал.
Там Гамлета играл ефрейтор Дядин
И в муках руки кверху простирал.

Зачем ты, война, у мальчишек их детство украла –
И синее небо, и запах простого цветка?
Пришли на заводы работать мальчишки Урала,
Подставили ящики, чтобы достать до станка.

Не пожалею жизни, ибо знаю:
Жизнь схожа с водопадом… Грянет бой –
Паду, быть может, землю обнимая,
Но гордо встречусь с трудною судьбой.

Трещал мороз, помолвленный с бедой,
Людской бедой, такой, что нету горше!
И к маю не осталось ни одной
Берёзы в заповедной Бабьей роще.

Шагнёт под пули молодым.
Раненье. Плен. Концлагеря.
Домой воротится седым,
Всевышнего благодаря.

Им, помнившим Днепр и Ингулец*,
Так странно – как будто всё снится –
Лежать между радостных улиц
В земле придунайской столицы.

Мы шли оврагом тесным и глухим,
Где затхлостью и прелью отдавало.
Враг мог укрыться за кустом любым,
Чтобы на нас обрушиться обвалом.

В сырых землянках, в сумраке траншей –
Нигде я не встречал плохих людей.
Боец, с которым не был я знаком,
Со мной делился крепким табаком.

Как ни глубок он, след от танка,
А все-таки он след-времянка:
Его, как и любой окоп,
Забьют пшеница иль укроп.

Мой сын был слишком мал, чтоб в руки взять винтовку,
Он даже «р» не мог произносить.
Он был забавный, маленький, неловкий,
Но как любил он жизнь и как хотел он жить!