Всё так знакомо, так знакомо:
Родимый дом, обрыв, Урал…
Седьмое утро нынче дома
Гостит гвардейский генерал.

Базар енакиевский*. Год 46-й.
Базар кричит, волнуется, хохочет –
на крышу залетел горластый кочет,
его достать пытаются шестом.

Вы своих не увидели книг,
Вы за Родину встали…
Оттого этот отблеск на них –
Нержавеющей стали.

В атаке наши танки. Напролом!
Не время колебаться – с фланга надо бы…
Спешат за отступающим врагом
И рушатся бетонной кладки надолбы.

Сегодня враг пять раз атаковал.
Хоть был отбит, но снова танки лезут!
Стук. Грохот. Точно лупят в сто кувалд
По листовому толстому железу.

Пришли ребята в госпиталь.
Концерт даём с утра.
Руками – «Ох ты Господи!» –
Всплеснула медсестра:

Я, словно вернувшийся с фронта,
Где каждый твой жест на виду,
Архивами Госкинофонда,
Как прожитой жизнью, иду.

Забыть ли мне, как под Смоленском
Артиллеристы наши впрямь
Вцепились в землю. И – ни с места! –
Хотя и немец был упрям.

За лязгом и скрежетом – взрывы и свист.
Всё небо распорото боем.
И жёлтые звёзды срываются вниз:
Им выдержать трудно такое.

Когда нет сил за жизнь бороться
И настроенье на нуле,
Я вспомню маму у колодца
И борщ горячий на столе.

Кадровик протянул мне листок, завершая беседу:
«Напишите…»
Я не уместил на листке!
У тебя покороче: «За отвагу» да «За Победу»...

Разные из репродуктора звучали в детстве слова,
Но ничего не запомнилось торжественней и священнее:
«Внимание! Говорит Москва!
Передаём важное правительственное сообщение!»

Нам от памяти детской никуда не уйти,
Хоть мы взрослые «тёти» и «дяди»…
Таня Хейфец, лишь стоит секунде пройти –
Ты в блокадном опять Ленинграде.

Прошли неласковые годы.
И спину разогнула мать.
Отец вернулся из похода,
Вернулся зверя промышлять.

Я ногу промочил (единственную ногу!),
А рядышком – жена, та обе промочила,
И сразу – «Кар-р-раул!», и сразу бьем тревогу,
Как будто бы уже бог знает что случилось.