Кругом рвались бомбы, и море горело,
и облако дыма, чернее крыла
вороньего, тьмой покрывало всё. Прежде
где теплилась жизнь, там пустыня была…

Когда зима установилась,
Они кололи кабана.
Свинячьим визгом жизнь взмолилась,
И вдруг содеялась черна…

Махнув рукою нам с пригорка,
Обняв в последний раз родню,
Ушёл дружище детства Жорка
В свои семнадцать на войну.

Не забыть мне уже никогда
Нашу бабушку в чуме-жилище.
Над костром закипает вода –
Наша самая главная пища.

Он написал наугад – просто в Киров.
Верно, не мог, не хотел промолчать.
Траки не тракторов – бешеных «тигров»
Взрыли, ревя, областную печать.

Я помню день, пришедший так не скоро.
Он шёл, весь во славе, в радостях, в слезах.
И в честь его над низенькой конторой
Вдруг вспыхнул яркий и огромный флаг.

Нет, не до седин, не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;

Сожгли деревянные срубы
В глухой деревеньке лесной,
Печные не рухнули трубы,
Округа глядит сиротой.

Мекензиевы горы, дерев пожухлых кроны,
Поют не птицы – пули да «мессеры» с небес.
Завалены, забиты металлом раскаленным,
Мекензиевы горы, кустарниковый лес.

Игры мы не выбирали:
В прятки, салки, городки
Тридцать лет назад играли
Одногодки-пареньки.

Они оставили свой след
На высях небосвода
Горящим факелом Побед
И в памяти народа.

Мы стали бронзой, мы живые,
Вся боль земли вселилась в нас,
Глаза – что щели смотровые,
Нам не зажмурить строгих глаз.

Ушло это время, но след не истёрся
Из памяти нашей живой…
Багровым рубцом он в судьбу нашу вросся –
Тот огненный след фронтовой.

Заболею. Детство приснится.
И во сне этом мама придёт.
В дверь шарахнется холода птица,
Белым крылом обожжёт.

От Фонтанки декабрём блокадным
вдоль разрух к Никольскому собору
мать идёт (а я ещё «за кадром»)
и несёт подарочек с собою.