Поднять бы павших в сорок первом,
Наивных, честных и прямых.
Они б продажным нашим стервам
Не дали прав дурачить их.

Беда, как мы в войну кормились:
Картошка прелая да жмых.
А тут смотри какую милость
Природа нам явила в миг.

22 июня стройными рядами
доблестная германская армия,
неся на подошвах своих сапог
целостность своей территории...

Всё дальше от войны уходим,
но в памяти она всегда,
нам снятся выжженные годы
и выжженные города.

Возвращались солдаты с войны.
По железным дорогам страны
День и ночь поезда их везли.
Гимнастерки их были в пыли

Я сегодня расскажу вам про дорогу в Тчев,
Как на пыльном перекрестке битых три часа
Я стоял ошеломленный, вовсе проглядев
Всё видавшие на свете синие глаза.

Я, пацан, глядел внимательно
На его вспотевший лоб.
Как медведя на рогатину,
Брал он с воза каждый сноп.

Я много ездил по Земле,
Войной израненной, где ныне
Растёт крапива на золе,
Гудят колокола Хатыни…

Весна ручьями полыхает,
Тепла и света – завались!
Опустошённо просыхает
Облезлый сельский обелиск.

На мне пальто из пёстренького твидика –
хорошее, германское пальто.
Глобальная имперская политика
четыре года думала про то,
как мне урон недавний компенсировать.

Я вижу красивых вихрастых парней,
Что чехвостят казенных писак.
Наверно, кормильцы оконных вшей
Интендантов честили так.

Мир затемнив от края до края,
В нашу отчизну ворвался враг.
Там, где прошел он, землю терзая, –
Трупы, могилы, пепел и прах.

Минуты стекают с пера
И грани столетий стирают,
Границы на карте стирают,
Как будто и вправду – пора!

Тётю Веру называют тронутой,
Не рискуя ахнуться впросак, –
Так она идёт, аршинно-строгая,
С оловянным маревом в глазах...

Не родился, а всё уже было
Решено до меня обо мне,
Чтобы солнце моё не всходило,
Не расцвёл медунец по весне…