Сны взрываются, начинённые,
В дрожь бросают фугасные сны:
Над просторами опалёнными
Снова чёрное небо войны.

Когда уходит в бой твой друг крылатый,
На важное задание летит
И ты ему помашешь из квадрата
И пожелаешь доброго пути

Полыхает, полыхает
Над просторами война.
Провожает, провожает
Мужа в армию жена.

Я ждал: отец придёт героем,
Сияньем радуя наград
И тем торжественным настроем,
С каким хоть тут же на парад.

Хмуро дремлют вековые ели,
Затерялся след военных троп,
И уже заметен еле-еле
Весь оплывший, брошенный окоп.

Жил на Арбате Юрка-граф,
Он по анкетным данным
Одной из многих строгих граф
Причислен был к дворянам.

Дед говорил, не горячась,
Слова с ленцой текли за мыслью;
Рука тянулась – от плеча
И вверх – к виску – беспалой кистью.

Я вижу красивых вихрастых парней,
Что чехвостят казенных писак.
Наверно, кормильцы оконных вшей
Интендантов честили так.

И какие ж красавицы на Руси росли!
Косы толстенные, в руку, почти до пят.
Ноги, не знавшие обуви, от росы красны.
Ситцы – излюбленный их наряд.

«Кино приехало!» – ликует стар и млад...
Событие – на редкость, долгожданно.
Злой дух опять вселился в аппарат,
Беда лавиной в зал сошла с экрана.

Капель свисала с крыш,
Как бахрома
Со скатертей столов послевоенных,
Когда вторая мирная зима...

Бойцы курили. Пели. Вспоминали громко
Сегодняшний горячий и победный бой.
Один из них сидел, задумавшись, в сторонке,
Коробку спичек он держал перед собой.

Броня от солнца горяча,
И пыль похода на одежде.
Стянуть комбинезон с плеча –
И в тень, в траву, но только прежде

Год сорок первый, июнь, воскресенье,
двадцать второе число.
У Мавзолея моё поколенье,
тихо, уютно, тепло.

Я – обыкновенный, довоенный,
То есть я родился до войны.
Вой фугаски яростной сиреной
Просверлил мальчишеские сны.