Как штукатурка, сыпались уловки,
И в силу обнажившихся причин
В год затемнения и маскировки
Мы увидали ближних без личин.

Я жил в ауле Бакабас
невдалеке от Исилькуля*,
свои каникулы смакуя,
в труде, что радует всех нас.

Опустело полюшко – ни травы, ни колоса,
Дождик над землянкою. Каплет с потолка.
Собрались товарищи и поют вполголоса,
Собрались товарищи возле котелка.

Советский танк попал в болота –
Еловая прогнулась гать*.
Его бомбили с самолета,
Его фашистская пехота

Заросли, обвалились окопы,
Много лет пронеслось с той поры –
Шли тогда безоружные роты
На кинжальный огонь немчуры.

Под калибры, прицельно бьющие,
Стали маменькины сынки.
Некурящие и непьющие,
Не любившие по-мужски.

Пасхальной ночью
у двух проталин
Два трупа очнулись
и тихо привстали.

За овинами
Травы тминные.
Константиновна –
Косы длинные.

Лампочка из гильзы от снаряда
Засветилась. Хата. Ночь темна.
Я читал стихи, а в балке рядом
Били пулеметы. Шла война.

Он был как потухший вулкан –
Таким же суровым и мрачным,
Великой войны ветеран,
Пропитанный дымом табачным.

Прошли года, но я забыть не смог
Тот год, когда в боях нам было жарко,
Как с нами шла в седой пыли дорог
Бесстрашная девчонка – санитарка.

В больничном коридоре,
Свой доживая век,
Играет на гармони
Безногий человек.

Откройте люки настежь –
                                     пусть пока
в наш дом стальной ворвется свежий воздух:
нам, может, в этом танке жить века,

Когда был объявлен конец войне,
Я спал безмятежно, вернувшись из роты.
Проснулся в немыслимой тишине,
Свалившейся с неба на наши высоты.

Я шел с цветами. Было двадцать мне.
Сданы зачеты. Не сидится дома.
По скверу, спотыкаясь, как во сне,
навстречу однокурсник шел знакомый.