Трубы.
Трубы.
Трубы.
Трубы.

Когда вперед рванули танки,
кроша пространство, как стекло,
а в орудийной перебранке
под снегом землю затрясло

А военрук наш весел был,
И юн, и ростом мал.
И боевой мальчиший пыл
Душою понимал.

В заоблачных высях едва ли
Был след его звездам знаком.
Его огородником звали,
Его кукурузником звали,
И звали его лесником.

Не дрогнули товарищи в ту пору,
Которой не забыть, пока живу,
И гитлеровских мотогренадеров
Остановили на пути в Москву.

А он успел перед войной жениться,
И в сорок первом Люба понесла.
Хоть рожь в полях взметнулась, словно птица,
Мужик на фронт – такие вот дела.

Задумаюсь – очнётся память.
Вчера как будто – боже мой! –
Шагала Зорька с вольных пастбищ
Туманным вечером домой.

Как часовые, обелиски –
На том и этом берегу.
Здесь под огнем артиллерийским
Лежать пришлось мне на снегу.

До фронта путь – полсотни верст
По мерзлой в рытвинах дороге.
С небес глаза печальниц-звезд
Глядят обозницам под ноги.

…Мне было три года. В любую погоду
на фронте летал он в леса.
Апрель Приамурья. Мне ровно три года,
И праздничный день у отца.

И как бы мы ни постарели,
Себя я вижу молодым –
В танкистском шлеме и в шинели,
Впитавшей пот, газойль и дым.

Родители мои, как все балкарцы,
подверглись сталинскому геноциду:
их с высочайших гор Кавказа разом
в пустынные изгнать посмели степи...

Падали, не дойдя до конца,
лицами в снег и зелень…
родителей моего отца
живыми зарыли в землю.

В тылу врага мы бьемся непреклонно.
Повсюду наши зоркие посты.
Взлетают к небу вражьи эшелоны,
Пылают склады, рушатся мосты.

Два кладбища в деревне нашей.
Одно – моложе,
Другое – старше.
Одно – со звёздами.