Я пишу стихи не для славы –
Это суть моя в зоне смерти.
О несломленных и о слабых
Я пишу стихи кровью сердца.

Проспект Добролюбова…
Дом двадцать пять,
меня, как магнит, ты притянешь опять.
Замру на мгновенье у старых ворот...

До сих пор мне снится та бомбёжка:
вздрогнула и вздыбилась земля,
всё тогда исчезло, даже ложка –
ложка деревянная моя.

Лошадей уважаю
За то, что они воевали,
Что и их, как и нас,
На дорогах войны убивали.

О, жизнь моя, безумная, шальная,
Куда спешишь, торопишься куда?
Пришла весна, снег на полях растаял,
Зачем уносишь в прошлые года?

Бывает так – еще не бой,
Передний край еще спокоен,
А, срезан пулею слепой,
Упал на дно окопа воин.

Как память о године чёрной,
С незабываемой войны
Лежит у нас в сарае жёрнов –
Изобретенье старины.

Прошу тебя, внучка, ты деда прости,
С недоброю вестью я прибыл, Пати.
Из области дальней вернулся в наш дом
Я с вестью печальной о папе твоем.

Словно птица над островами,
Гордо реет багровый флаг,
И могуч укрепленный нами
Прибалтийский архипелаг.

Всё то, что в нас впиталось с колыбели,
Неужто память выветрит из нас?
Вчера я слышал, ветераны пели:
«Артиллеристы, Сталин дал приказ…»

Эшелон на станции Зырянка*,
Уходя хвостом за горизонт,
Поглощал своей утробой танки.
Здесь, в тылу, и начинался фронт.

День как день.
Но мельканье в глазах от нарядных детей.
Малоохтинский рябью лиц загорелых подёрнут,
Как бликами солнца поверхность Невы.

Гнут и гнетут холодные ветра
Упрямую полярную берёзу.
Окно землянки с самого утра
Дождя косого заливают слёзы.

Я старею, и снятся мне травы,
а в ушах то сверчки, то шмели.
Но к чему наводить переправы
на оставленный берег вдали!

Зажженный войною, горел горизонт,
Пылали и скирды, и хаты.
Наш класс уходил добровольцем на фронт,
И нас провожали девчата.