Их в море ручьи не смывают,
Они тяжелы для весны.
И сосны в лесу засыхают
От ржавых осколков войны.

Откройте люки настежь –
                                     пусть пока
в наш дом стальной ворвется свежий воздух:
нам, может, в этом танке жить века,

Я шел и смеялся, забывши о том,
Что скорбь притаилась за каждым углом.
Невесты с тяжелым заплаканным взглядом,
И матери с каменной выдержкой рядом…

Дальний, горький, незабвенный –
отсвет прошумевших гроз!..
Кадры хроники военной
не могу смотреть без слёз...

Лейтенант Ступко не лукавил:
– Может, руки, – шумел, – воздеть? –
Вопрошая: – Апостол Павел,
Где мне правду искать? Ответь.

В бою, в горниле битвы грозной
Вам пишут воины ответ.
И всем спасибо шлют за отзыв,
За каждый ласковый привет.

В лесу, что минами изранен,
Авиабомбами изрыт,
Он с фотографии на память
С задумчивостью вдаль глядит.

Мы победим. мои – слова,
Моя – над миром синева,
Мои – деревья и кусты,
Мои – сомненья и мечты.

Для вас – как есть:
Табачный дух,
Перрон, вагон, который тесен,
Гудки, терзающие слух,

Нам было двадцать на войне,
В нас кровь играла и гудела,
Любовь, казалось бы, вполне
Сердцами нашими владела.

Приколачивает пыль
За дворовою площадкой.
На одной ноге – костыль,
На другой – сапог солдатский.

Ни кола, ни двора и ни хаты –
Вся деревня под снегом живёт.
Эти годы, что были когда-то,
Горечь детства забыть не даёт.

Почему-то я люблю автоматы.
Почему-то я люблю пулемёты.
Я люблю, когда наши солдаты
Подрывают немецкие дзоты.

Как жалобно ястреб кричит
На этой опушке глухой!
И ветер полынью горчит
И трогает вереск сухой.

На берегу феодосийском
Стоит бетонный обелиск.
В сухой траве под тамариском
Ржавеет пулеметный диск.