А беженцы на самолетах
Взлетают в небо, как грачи.
Актеры в тысячных енотах,
Лауреаты и врачи.

Под землею в глубине
С фонарем сидит громила,
Он на карту на стене
Смотрит мрачно и уныло.

То ли ангел-хранитель устал,
То ли где-то на марше отстал,
Что случается, в общем, нередко,
Но в то утро, не зная о том...

…И рассказал сосед мне в этот день:
– Мы первый снег на фронте не любили.
В атаку шли средь лёгкой снежной пыли,
А из бетонных нор фашисты били.

Когда мы жили – не тужили,
встречаясь в день по многу раз,
мы очень мало дорожили
всем тем, что дорого для нас.

Поспешают на запад вагоны,
Торопливо колёса стучат.
И девчата в защитных погонах
На сожжёные села глядят.

А ты кричал под бомбой «мама!»,
Когда метнулась смерть в глаза?
Когда кощунственная «рама»*
Тебя попятила назад –

Сомкнулись волны вмиг над рубкой,
И лодка вглубь ушла,
шурша...
Он не пройдёт с любимой трубкой...

Летят на север птицы косяком,
И воды рек спешат в седое море.
У нас свой путь, и мы его пройдем,
Хоть он исполнен трудностей и горя.

Идут дожди, смывая вмятины,
Воронок вечную вину.
И до сих пор находят матери
Детей, потерянных в войну.

Курск на войне почти сгорел,
Но, возрожденный, он моложе,
А я, как видно, постарел.
И это не одно и то же.

Глухим декабрём,
Когда в улицах злобствует стужа
И зимние клёны
О солнечном августе тужат

Меня березы не узнали.
Я снял берет.
На мне ни грима, ни вуали.
Я просто сед.

Ни куста, ни стога, ни вороны.
Черный камень, серая зола…
На переднем крае обороны
танк советский бомба обожгла.

Весть по посёлку, словно буран, –
Умер Галимов ночью от ран.
Утро Победы встречает страна.
Он не наденет свои ордена.