ФОТОГРАФИЯ

Снова память расправляет крылья
и относит прямо в детство, вниз…
На скрапной площадке* – изобилье
пулемётных лент, лимонок, гильз.
Танк без башни, пушки без движений,
кран, как ворон, ворошит металл…
В переплав со всех полей сражений
съехался печальный арсенал.
Где, когда, какие судьбы знала
техника, видавшая огонь?
В танке фотография лежала,
в руку взял – и обожгла ладонь.
Там, с неё, как будто упрекая,
ласково подмигивала мне
женщина, красивая такая,
и «Люблю!» – на тыльной стороне.
Пулемётной лентой опоясан,
тайны чьей-то не боясь раскрыть,
этот лик, далёкий и прекрасный,
для себя решил я сохранить…
У бараков пыль столбом стояла.
Мы, вооружённые вполне,
при отцах усердствуя немало,
предавались искренне – войне.
И от нас фашисты получали…
Мы тогда не ведали, мальцы,
как порой с улыбкой и печалью
нас, вояк, гоняли спать отцы.
За окном тревожил ветер кроны,
он один свидетель был, пострел,
как серьёзно и совсем влюблённо
я на фотографию смотрел.
Сетуя на возраст неказистый,
пряча фото глубоко в столе,
я до слёз завидовал танкисту,
может быть, лежащему в земле.
Город жил, заводы пели яро,
предлагая всякий дефицит,
ликовали дружные базары,
весело, отчаянно, навзрыд.
В день отцовской пенсии-получки
я повис у бати на ремне.
Мы решили выйти на толкучку,
чтоб купить для школы ранец мне.
Ох уж ты, базар послевоенный!
В центре, у распахнутой пивной,
звон стаканов, гармонист отменный
со своей двухрядной, проливной.
Гимнастёрки, с патокой старухи,
вдовы с платьем мужниным, жульё…
И среди воскресной заварухи
я увидел пьяную – её.
Тот же взгляд с упрёком, тот же локон,
разве что морщинки возле глаз…
Шла она в потоке одиноко,
гордо шла, как будто напоказ.
Целый день я чувствовал затылком,
как она ступает сквозь толпу,
а в руке початая бутылка,
и морщина горькая на лбу.
Годы, годы! Сказкой или былью
в детский мир навек вошла она…
Снова память расправляет крылья –
танк без башни, фото и война.

* Скрапна́я площадка – склад металлолома, место его подготовки.