Отец в сырой земле
Думает обо мне.
Думает, став звездой,
Чтоб мог я идти во мгле.
Мы замирали – что как вдруг сорвётся:
Недоставало пальцев на руке.
Прямой, как спица, наш учитель «солнце»
На зависть всем крутил на турнике.
Потом соскок фиксировал красиво
И, отойдя, украдкою с лица
От боли, от приложенных усилий
Пот смахивал, как капельки свинца.
Он подходил к свисавшему канату,
Массируя калеченую кисть,
Нас вызывал по одному:
«К снаряду! – И говорил: –
Попробуй подтянись!»
Мы к турнику шли медленно и кротко
И выжимали всё из слабых мышц.
А он кричал: «Тяни до подбородка! –
И добавлял обидное: – Мудришь!»
Мы, обессилев, падали, как ядра,
Но, ушибаясь, не таили зла:
Его, мы знали, так же, как к снаряду –
Отчизна в сорок первом позвала...
Он перед боем, расчехляя «сотку»,
Вытаскивая ящики из ниш,
Кричал врагу, надсаживая глотку,
Своё традиционное: «Мудришь!»
И сам себе командовал: «К снаряду!»
И подносил снаряды, подносил.
Но тот, чужой, ударил где-то рядом
И солнце на мгновенье погасил.
Его нашли, но только через сутки.
Средь жёлтых гильз и ящиков пустых
Лежал он, обмороженные руки
Снаряд сжимали крепче рук живых.
Как две луны, покачивались кольца,
«Конь» усмехался на прямых ногах.
Нам было далеко ещё до «солнца»,
Хоть пальцы все имели на руках.