Только вьюги войны отшумели –
жизнь по кругу пошла своему.
Из карманов отцовской шинели
шаровары слатали в дому.
Такие мысли возникают мельком,
опасны, как сапожные ножи…
Мою шинель порезали на стельки.
– Не рано ль, мать, не рано ли, скажи?
На рубежах зловещее круженье,
не потому ли, втиснут в общий ряд,
под Ленинградом, в тихой оружейной,
ещё стоит мой верный автомат?
Ещё в морозы, новобранцев грея,
проверенный в учениях не раз,
всё в том же взводе, в той же батарее,
исправно служит мой противогаз.
Нет, мой сухой паёк ещё не съеден,
и с фляжки краска не совсем сошла,
а счёт отца с фашистами не сведен,
и мать военных сводок не сожгла.
Ещё грома войну не укачали,
и тишина гудящая, как шмель…
– Ты слышишь, мама, я не сплю ночами,
зачем же ты порезала шинель?