Эту песню напели мне
дымные вьюги Тагила.
Из поверий и сказов
ко мне она ночью пришла.

В Берлине подготовились к параду:
Штандарты правили, чеканили кресты.
Какая сила превзойдёт армаду,
Когда до города полста и три версты?

Мы идем. Кишинев предвесенний…
Бродит ветер по нивам седым,
И на запад, как тень преступлений,
Отступает пожарища дым.

О, китайские львы! Вы стоите на невском берегу,
Как стояли нерушимо в дни блокады гитлеровцев.
С ленинградцами вместе вы одержали победу,
И никто вас не победит, как и ленинградцев.

Меня дразнили рыжей, конопатой
В том дальнем детстве, в те еще года,
И местные чижовские ребята
Проходу не давали – вот беда.

Я деревню знаю не по книжкам
(Это многих сверстников судьба).
Я в сороковых – ещё мальчишкой –
И пахал, и убирал хлеба.

…И заснул я, охваченный дрёмой,
Снилась нива, светясь как луна,
Потому что подушку соломой
Мне в санбате набила война.

Пополам на железном колене войны
Сорок первый был год переломан...
Всюду станции серых шинелей полны
И зеленый дают эшелонам.

«Мир во всем мире!
Мир во всем мире!»
Это не горло, это не губы,
Не барабаны это, не трубы 

Печальный дождь, как жизнь в стране
Родимой, где не забáлуешь,
Что сумерками утро жалуешь
И бродишь сумраком во мне?

Стою на станции знакомой.
Оторопел: ой, как мала!
В висках набатом: до-ма, до-ма!
Гудят, гудят колокола…

Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

Вагонная дверь открывается туго,
Как будто разбухла. И дождичек льет.
В мозгу словно вспышка – здесь родина друга.
Я даже споткнулся: а вдруг подойдет?

Погиб? Нет, лжив рассказ!
Не мог он умереть!
В сраженье столько раз
Одолевал он смерть…

Июнь сорок первого года…
Нет, это ещё не война.
В соку сенокосном природа,
Под сенью лесов тишина.