Полчища движутся, Киев оставлен,
Воин без флага, бездомная голь…
К каждому русскому Сталин приставлен,
В каждом французе – Де Голль*.

В лесу весна в свои права вступала.
Луг за горой в долине зеленел.
Кукушка где-то в полдень куковала,
И жаворонок в синеве звенел.

Нет праздничной окраски у войны –
Ее глаза огнем опалены,
Ее поля свинцом напоены,
От крови реки все ее – красны.

Грохочущих ресов багровый хвост.
Гусеничные колеи в потравленном хлебе.
Пулеметные трассы звезд,
Внезапно замершие в небе.

оставлен гроб на глиняный бугор.
Последний миг пред вечностью разлуки.
Глаза и губы, словно нам в укор,
Навеки сжаты. И крест-накрест – руки.

Не от коптилки, не от печки жарко
В завьюженной землянке старшины:
Сегодня здесь вручают нам подарки –
Привет с родной далекой стороны.

В беспокойной прохладе страны неродной,
У подножья Карпат, в полевом лазарете
Боевые друзья по соседству со мной
Нынче были у смерти всю ночь на примете.

У нас виски белей зимы,
У нас на шраме шрам.
Живые памятники мы –
Вы поклонитесь нам.

Осенней новью так рвануло,
Что вздрогнул за рекой погост.
То взрывом огненным взметнуло
Над Лугою* шоссейный мост.

Я из ржаной муки замешен.
Меня простой мужик испёк.
И никакой немецкий леший
Со мной управиться не мог.

Всё то, что в нас впиталось с колыбели,
Неужто память выветрит из нас?
Вчера я слышал, ветераны пели:
«Артиллеристы, Сталин дал приказ…»

Своей колючею щекою
Коснулся ты моей щеки,
Пожатье крепкое, мужское
Соединило две руки.

Я под приветственные крики
В тюрьме стихи свои читал.
И в знак того, что я − великий,
Мне корку хлеба кто-то дал.

В разгаре день, а будто полночь.
Как сажей, крашены снега.
Пурга, ты что ж – врагу на помощь?
Нас не собьешь с пути, пурга!

Я деревню знаю не по книжкам
(Это многих сверстников судьба).
Я в сороковых – ещё мальчишкой –
И пахал, и убирал хлеба.