Чадила еще высота,
Но краски рассвета горели,
Заливисто птицы запели
За синей Десною в кустах

Нам общее – вершина, ветер, небо
и то, что видел ты ещё как храм,
а я – уже скорей как небыль
иль боль камней от незаживших ран.

Потекут снега по полюшку,
Покрепчают холода,
Как тогда – в большое горюшко,
Да, пожалуй, как тогда.

Откуда женщины узнали –
Пронёсся слух, как будто стон:
По Транссибирской магистрали
Пройдёт военный эшелон.

Где та река,
По которой отец мой уехал на обласе*
В послевоенный голодный год**,
Когда весь рыбный улов...

Был страшный бой. Снаряды рвали в клочья
Вокруг села родную твердь земли.
А мы с сорокапяткой на обочье
Дороги пыльной глыбою вросли.

Измятый, пожелтевший треугольник:
«Проверено цензурой», и печать.
Братишка мой, ещё вчерашний школьник,
Писал: «Привет, мои родные брат и мать...

Пожарищ метельные искры,
И стойкие шапки дымов,
Бумажные жёлтые «иксы»
На окнах притихших домов...

На фронт уехал парень молодой,
Испытанный экзаменом суровым,
С победой возвратился он домой,
Черноволосый – стал белоголовым.

Суставами хрустит во мне война,
Кровавым сном мои кромсает ночи,
И взрывами внезапными грохочет,
И стонами протяжными полна.

Отход прикрывает четвертая рота.
Над Волховом тусклое солнце встает.
Немецкая нас прижимает пехота.
Спокойствие. Мы прикрываем отход.

Приземиста, земли коснулась боком,
Посередине раздвоился ствол –
Стоит берёза около окопа,
Где бой когда-то за деревню шёл.

Вот и всё. За светлый край озерный,
Что в душе берег,
За родное небо в звездных зернах
Я навек тут лёг.

Однажды древняя старуха
В неясном состоянье духа
Спросила сквозь свои мечты:
– Ну, уж войну-то помнишь ты?

Мне снятся ночами тревожные сны:
Как будто отец воротился с войны.
Под тёмною каской не видно лица.
Он вместе с друзьями стоит у крыльца.