Я опоздал к тому составу,
В котором сверстники мои,
Не поседев, настигли славу,
Не постарев, себя нашли.

И в День Победы, нежный и туманный,
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.

Довелось на Ладоге и мне
Воевать с врагом – в дыму, в огне!
В серой фронтовой своей шинели,
С автоматом, шел я сквозь метели

Тратил силы – не жалел.
Жил – не крохоборничал.
Много знал я всяких дел:
Лес валил и плотничал.

Май богат и зеленью, и синью.
Всё, чему цвести, давно цветет.
На восток, из Латвии в Россию,
Армия немецкая идет.

До сих пор
На западной границе
В зелени берёзовых ветвей
Лейтенантским кубиком в петлице...

В девятом и десятом – безусые юнцы,
Мы были в сорок пятом уже почти бойцы.
Полгода или года лишь не хватило мне,
Чтоб испытать характер и душу на войне.

Стенограмма трибунала,
Лихолетию – предел.
В стенограмме грому мало,
Зато дым глаза проел.

Девятого мая защёлкал,
Запел соловей за окошком.
Он пел и красиво, и нежно,
Как дядя на фронте погибший.

От холода земля окаменела,
Теперь ее лопатой не возьмешь…
А бой гремит, и мины то и дело
Свистят, визжат… Укрытье где найдешь?

Галки, галки, как при Годунове,
Сыплются с высоких куполов,
Галки, точно сгустки черной крови,
Точно буквы непрочтенных слов.

Во мне воскресла злая сила деда,
Когда тянул я пушку из кювета,
И смелость, что жила в душе отца,
Когда я шел, не прячась от свинца.

«Ребята, граница!» – ликующий крик –
предельного счастья пронзительный миг…
Мы этой минутой вознаграждены
за три нескончаемых года войны

В обломках стен, сверкая лабрадором,
Каким-то чудом уцелел портал,
Казалось, изуродованный город,
Сжав кулаки, к возмездью призывал.

Не помогут нам стоны,
Нас не выручит плач:
Их не знают законы,
Их не слышит палач.