Дом с разбитой готической башней,
с развороченной взрывом стеной,
еще ночью гудящей – вчерашней, –
огнедышащий был и живой.

Домой залечивать мы едем раны
И видим край родной в тревожных снах,
Из Познани вагоны неустанно
Везут нас, покалеченных в боях.

Я тоже рос средь уличной шпаны.
И будущность была во тьме сокрыта.
И, к танцам в клубе выгладив штаны,
Я клал в карман кастет из текстолита*.

Склонюсь к твоему изголовью
в плену у больничных палат,
отец, истекающий кровью,
как в тесном окопе солдат.

Вширь, на восток, ковры лугов минуя, –
Дунай, светлей небес голубоватых.
И припадали потные минёры
К его волнам холодным в сорок пятом.

Зовут на торжества то там, то здесь
Нас в города, что мы освобождали.
Гремит «ура!», и здравицы звучат
В сверкающем огнями зале.

У меня есть верный котелок,
Без него я был бы одинок.
Хочешь – чаю в нём заваришь,
Хочешь – супу, каши сваришь, 

На броне по кустам и полянкам,
А потом, мысль о смерти гоня,
Ты бежишь за чадящим танком,
Но зато пред тобою броня.

Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

Вот мы и взяли Старую Руссу*.
Танцы, танцы – в Речных Котцах!**
Девки застенчивые, русые
виснут на грязных от боя бойцах.

Донец уже в снегах. Река недавно стала.
Замерз и тот затон, где в детстве плавал я.
Сегодня, как и встарь, под мерный гул металла
заводский дым плывет в небесные края.

«Отец мой, в лихую годину войны,
Сражаясь за счастье родимой страны,
Ты жизнь за него положил бы в бою?
Честь воина ты сохранил бы свою?»

Я помню пламенную ругань
Освободителей-солдат.
Но ею не был я испуган –
Её ступенчатый каскад...

Начинался день рассветом мутным...
Оставляя по утрам кювет,
Мальчуган, босой и бесприютный,
Шёл дорогой небывалых бед.

С каждым встречным в деревне знаком,
Подавая дрожащую руку,
Ходит он дурак дураком,
Знаменитый на всю округу.