Уже война пришла к закату
И возвращались мужики.
В тот год, на радости богатый,
Невзгоды были все легки...

Я встречаю друзей твоих – бывших солдат,
Все они постарели, виски их седые…
А глаза твои с карточки юно глядят,
Так лучисто глядят, словно вправду живые!

Под крышей – радио. Очерчен грубо
Беззубый и квадратный рот.
И на асфальт выбрасывают трубы
Свой недожеванный фокстрот.

Я вытру слёзы конской гривой,
Когда втолкует мне в глуши
Мужик с обидой справедливой,
Что нет бессмертия души.

Стоянка не более часа,
Но врезалась в память навек:
Я здесь, на вокзале, прощался
С командой в пятьсот человек.

Облака уходят,
Город обстреляв, –
В нашем огороде
Мокрая земля.

Мальчишка мне попался на дороге,
Он шел, смотря из-под опухших век,
Русоголовый, маленький и строгий,
Узнавший горе русский человек.

Вся деревня, стар и млад,
В хате у Акима:
Из Берлина сын-солдат
Прибыл невредимый.

В машине мрак и теснота.
Водитель в рычаги вцепился…
День, словно узкая черта,
Сквозь щель едва-едва пробился.

Живуча память о войне.
Нет-нет, да в душу постучится,
Желая в строчку воплотиться,
А строчка, словно шнур, дымится…

Тяжеловесность канонады.
Грома топочут как слоны.
Идем без строя, без команды,
Под балалайку в три струны.

У человечества силы столько
(Даже трудно представить – сколько),
Чтобы взорвать, уничтожить эту –
И всего-то с глобус! – планету.

Пехотинцы кричали, стреляли и пели,
Батарейцы – в туманную роздымь глядели.
Минометчики – каски под ноги бросали,
Автоматчики – кущи огнем причесали…

О первый взрыв салюта над Невой!
Среди толпы стоят у сфинксов двое:
Один из них незрячий, а другой
Оглох, контуженный на поле боя.

Как взвыла, взвыла Русь от боли,
Как взмыла, взмыла ввысь мольба,
Как оросилось кровью поле,
Слезою – каждая изба.