Живые сами знают, как им жить.
Живые сами помнят, что им помнить.
Я говорю сегодня как покойник,
Из гроба вставший, чтобы говорить.

Меня с ним вновь весна свела:
Средь звуков оркестровой меди
Услышал трель я соловья,
Как в сорок пятом...

В том краю, где ясные озёра
От снарядов плещут и кипят,
Окружил курчавого сапёра
Вражеских разведчиков отряд.

В шиповнике среди ветвей
Мы над рекой лежим, на склоне,
И муравьи с руки твоей
Сбегают по моей ладони.

Совсем не сказочна она –
Солдат военная страда.
Она даёт постичь сполна
Смертельный смысл её труда.

Бархат яблонь, и сирень в бутонах,
И слепит черёмух белизна –
Или, может, это седина
Ветеранов, что идут в колоннах?

Есть в Севастополе район. Давно
Его назвали люди Красной горкой.
От маков, что ли, всё кругом красно,
И отдаёт во рту травинкой горькой.

Белеет ли в поле пороша
Иль гулкие ливни шумят,
Стоит над горою Алеша,
В Болгарии русский солдат.

Сегодня веселье. Станица гуляет.
На улице праздник. Играет оркестр.
Военная музыка к небу взлетает,
Разносятся марши далёко окрест.

Три дня метелица мела,
Все тропы замело,
Три дня не выйти из села
И ни войти в село.

Послушай:
тыл – есть фронт,
кромешный ад.
Врывалась осень на поля сражений.

…Погаснет экран.
Мы вздохнём с облегченьем: прошло!
Концлагерь, бои, партизаны – в архивах, на плёнке…
Но плачет соседка, уткнувшись на кухне в окно:
Ей ветер афганский недавно принёс похоронку.

Говорят, что чувства огрубели.
Где теперь ты, благородства пыл?
За любовь стрелялись на дуэли,
И багрово-дымный вздох метели

У костра пехотного полка
Грелась и дымила вся Россия.
– Нет ли среди вас, друзья, – спросил я, –
С лужским самосадом земляка? –