Я видел девочку убитую,
Цветы стояли у стола.
С глазами, навсегда закрытыми,
Казалось, девочка спала.

Только умолкнет на час
Гром над военным народом,
Сорок четвёртого года
Кружится, кружится вальс.

Под вой дикой вьюги, уродлив, греховен,
Тот час был кровавою жаждой томим.
И слышал, опять умирая, Бетховен
Кантаты мелькающих свастик над ним.

Астрахань конца сорок второго…
Над страною зарево войны…
Потому курсанты все суровы,
Встав в ряды защитников страны.

Пусть счет моих годов
необратимый
течет во мне,
течет неотвратимо.

Полей предвечерняя небыль,
Похода размеренный шаг,
Пыля, пробирается в небо
Войны бесконечный большак.

Ветки сосен трогают палатку,
На полу вповалку мы лежим.
Я тебя припомнила крылатым,
Ласковым, сияющим, большим.

Мы уходим – очевидцы,
Те, кто в битвах уцелели.
Как нам тут не удивиться:
Мы всё это одолели!

Усеяны поля, дороги, тропы
Горячим пеплом, грудами костей…
Сюда вели пути со всей Европы,
Обратно людям не было путей.

Октябрь сорок первого года.
Патруль по Арбату идёт.
И нет на вокзалы прохода.
И немец стоит у ворот.

Неужели мне видятся сны:
Молодым, боевым петухом
Проскакал я на палке верхом
По дороге военной весны.

По улицам и переулкам
Полки за полками идут,
И сердце колотится гулко:
«Клянусь, что враги не пройдут!»

Мы с тобою не лыком шиты
И не скроены кое-как.
Если были однажды биты –
Значит, битым был трижды враг.

Отец мне объяснял, что простовата
Девчонка с комсомольского плаката,
Что взгляд её предельно однозначен,
Что нужно научиться жить иначе.

Я в детстве бросил рисовать.
Кто в этом виноват?
Хочу виновника назвать:
Мой милый младший брат.