И опять – всё сначала, сначала.
Посвист мин, в щепу кипенный сад.
Все безумства огня и металла
Сквозь мои сновиденья летят.

О, птица, летящая к югу, о, птица,
Опустись ко мне на плечо!
Расскажи моим маленьким дочкам, о, птица,
Как я их люблю горячо.

В бесстрашном сорок четвертом,
Когда мы летели вперед,
И где-то на развороте
С сиденья тебя сорвет

Солдатское солнышко – месяц,
Осенняя черная ночь…
Довольно. Подохнешь без песен,
Не нам воду в ступе толочь.

Белый апрель:
белая замять распоротых пуховиков и подушек
по дорогам;
белая кипень вишневых садов в палисадниках

Рванулись танки с марша напролом.
Скребли броню бессильно пулеметы,
Охваченные пылью и огнем,
Захлебывались вражеские дзоты.

Шинель моя – суровое шитье,
Она знавала пули и осколки,
Задумаешься, глядя на нее,
И вспомнишь путь, начавшийся от Волги.

Ты себя не терзай и не мучай
В дальнем южном дому тыловом, –
Лучше прежнего, чище и лучше
Мы с тобою еще заживем!

…Дед выскочил из-за кустов,
Как грозный гром,
И поразил фашистов
Русским топором.

Какая тишь! И ты ко мне уже
Спускаешься с высокого пригорка…
Пропахший дымом боя и махоркой,
Я сладко сплю в солдатском блиндаже.

Прожили двадцать лет.
Но за год войны
Мы видели кровь
И видели смерть –

Слышу – перепел сонно кличет
Перепелку в густой траве.
Мы с тобой в такой непривычной
Удивительной тишине.

Война с блокадой черной жили рядом,
Земля была от взрывов горяча.
На Марсовом* тогда копали гряды,
Осколки шли на них, как саранча!

Над Днепром сто громов гремело,
Над Днепром от гари – темень…
И вас тридцать в шинелях.
И ты – командир над всеми.

Фронтовая старая тетрадка
Кровью перемочена в бою.
Как упрямства русского разгадку,
Я тебя огласке предаю.