Плод сорвётся –
И ветка отпрянет.
И прорежется в тучах звезда.
И никто никого не обманет.

Дитя послевоенных лет,
Я отовсюду в Питер еду,
Чтобы купить себе билет
На праздничный салют Победы.

Герои не успели постареть,
Они – земли сиянье и свеченье –
Уснули у притихших батарей
Давно уже минувшего сраженья.

Военные годы, несытые годы,
Ремень, подпоясанный туго.
Я помню, как хлеб мы делили во взводах,
Присев или встав полукругом.

В подлом, бессовестном бою –
– Сдаешься? – Не сдаюсь! –
– Сдаешься? – Не сдаюсь!
Не охнув

Над лесом взмыла красная ракета,
И дрогнуло седое море мглы.
Приблизили багровый час рассвета
Орудий воронёные стволы.

Убегает дорога с бугра на бугор.
И идёт он по ней, опираясь на посох.
И котомка его за плечами, как горб.
А вокруг всё поля – то в туманах, то в росах.

Мы привыкли прощаться без слез,
Сомневаться в надежде и встрече,
Помню лиственный запах волос,
Что легли мне разлукой па плечи.

Штыки от стужи побелели,
Снега мерцали синевой.
Мы, в первый раз надев шинели,
Сурово бились под Москвой.

Как юны были мы, как безмятежны!..
Наш братский круг – одна душа и плоть,
Всех нас мог накормить один ломоть,
И полдень – белорусский – всех нас нежил.

Дотемна от ранней рани
С речки – в поле. Вновь на плёс
Ездит, ездит хуторами
Дядя Фрося – водовоз.

Всё, что когда-то в комнате стояло,
Ушло на свалку иль дровами стало:
Ушла кровать, продавленная так,
Что сядешь – и как будто сел в гамак.

Село на ласку
Щедрым не было.
Но вскормлен всё же я селом,
Хоть солон был...

Когда мой взвод несет потери
И нам нельзя ни шагу вспять,
Я должен знать, кому я верю.
Я должен знать.

Я из чёрного теста, из пепла войны,
И стихи мои, как погорельцы, грустны.
Лишь закрою глаза, и опять я – малец,
В неокрепшее темечко метит свинец.