На Трубной помню дом,
Окно полуподвала.
Уже не опускали синих штор,
И лампа вполнакала освещала...

День. Бричка. Перина. Сено...
Налёт самолётов...
Кресты...
Они налетели мгновенно
И бросились с высоты.

Травяной красавец – сводник
Берегов, канав и рек…
Колокольчатый окопник
Лечит нас из века в век.

Рождается песня о жизни короткой,
Та песня ходила в солдатской пилотке,
Ее колыхали июльские травы,
Она унеслась на волнах Даугавы.

Здесь дорога, словно змея,
Извивается между скал,
Через облачные края
Выползая на перевал.

Притронулась печаль,
Легла на лоб ладонью…
Зима. Снега. Февраль.
Промёрзший подоконник.

Когда закончилась война,
В село вернулся инвалид.
Он сыну, другу моему,
Привёз свисток.

Приземист и не худо сложен,
Дед крепок был ещё вполне.
Какой же сон присниться должен
Ему, что умер он во сне?

Старую боль не гасят долгие сроки.
Старая боль поднимается из глубины.
Затягивайтесь,
сходитесь...

Коптилка на столе сейчас погаснет,
Письма я не успела дописать,
Огонь, – он хочет есть, теперь мне ясно, –
Мы оба с ним устали голодать.

Упрекаешь горько: «Всё легко вам,
Ни войны не знали, ни потерь,
Сами выросли на всём готовом –
И чему научите детей?»

Гроздья дней висят на ветви года
Аккуратно так – по месяцам.
И у каждого своя погода:
Тут морозно, жарковато там.

Я наполовину похоронен.
Я веду смертельные бои.
Я и здесь, и там, где в обороне
Полегли товарищи мои.

Провожая сына-горняка,
Дал отец ему кусочек уголька.
– Сбереги его ты на войне:
Распишись в рейхстаге на стене…

Тугой удар – начало канонады,
Пехоту поднимающий сигнал.
И лето зашумело листопадом,
И воздух, жестким шорохом снарядов