– Что, старик,
Недоволен доставшейся долей?
Или просто болезненный вид?
– Да замучили, знаешь, фантомные боли –
Нет ноги, а болит и болит.

На первых аллеях, на саженцах парка
весенний закат догорает неярко.
И резче видны очертанья растений,
неровные ветки и робкие тени.

Мой батя умер в октябре,
Когда в Крыму тепло и сухо,
Когда по крыше глухо-глухо
Стучали груши на заре.

Нам долго спать сегодня не придётся…
Нам утром в бой идти.
Я встала рано, до восхода солнца,
Но нет отваги – только боль в груди.

Чей-то голос, высокий и зыбкий,
Стал тревожить меня без конца.
Отмахнулась легко от улыбки,
И она улетела с лица.

Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.

Шёл солдат к Победе
Много вёрст и дней.
В медсанбате бредил
По ночам о ней.

Это было в том бессмертном
Городе, чье имя ныне
Болью сердце наполняет,
Словно песни журавлиной

На нашем тихом полустанке
Под ритмы музыки шальной
Толпа армейских новобранцев,
Шумя, прощалася с родней…

В начале вражьего разбоя,
Когда был мир огнём объят,
Свои усилия утроя,
Работал наш военкомат.

О пропавших без вести гадают,
Смотрят вдаль печальные глаза.
До сих пор их дома ожидают,
Падает на карточку слеза.

На бульваре пыльном в Сталинграде
Девушка-зенитчица лежит.
Перерыв случился в канонаде,
И девчонка сладко-сладко спит.

Метель кружится, засыпая
Глубокий след на берегу,
В овраге девочка босая
Лежит на розовом снегу.

Брат изрешечён, искалечен.
Брат, угасая, любит нас…
Помочь сегодня брату нечем,
Войною брат мой изувечен...

На подшипниках осипших инвалид пылил по рынку:
Чем слышнее лязг медалей, тем страшнее тишина…
У него купил я клёши да кепчонку-шестиклинку
Из облезшего до ниток беспородного сукна.