В апреле сережки на вербе
Под окнами мирных квартир.
В июне стервятники в небе
И бомбами взорванный мир.

Мёрзлая озимь лежит за траншеями.
Свищет над степью картечь.
Воины, воины с тонкими шеями,
Как же вам жизни сберечь?

Пластинок хриплый крик
И радиовещанье,
И непрочтенных книг
Надменное молчанье

На той войне, где были мы с тобой,
С распятым ртом в атаку не бежали,
За пять минут полки не окружали
На той войне, где были мы с тобой.

Нет, не иконы я славлю сейчас:
Вспомнился холод,
В трубе завывало.
Ранние сумерки в доме у нас...

У дома женщина стояла
Необычайной красоты.
В ее глазах тоска мерцала,
Немой вопрос: «Куда же ты?»

День весёлый и простор весёлый.
Солнце в небо прянуло с холма.
И стоят в осиротелых сёлах
Русские оглохшие дома.

Когда я рассматриваю в музеях
Картины прославленных живописцев,
Мне вспоминается фронт под Москвою
И друг из саперного батальона.

От холода земля окаменела,
Теперь ее лопатой не возьмешь…
А бой гремит, и мины то и дело
Свистят, визжат… Укрытье где найдешь?

«Ложись! – кричал какой-то дядя, –
Чо, жизнь тебе не дорога?!»
В траншею падал я, не глядя,
Не став мишенью для врага.

Спасибо, Родина, за то,
Что ты доверила солдату
Планшет, патроны и гранату
Для боя на высотке «сто».

Я помню: мы вышли из боя
В разгар невеселой поры,
Когда переспевшие, стоя,
Ломались хлеба от жары.

А над могилой капитана – звезда,
значит, всё же получил он майора.
Капитаном в двадцать восемь он стал,
и майором в тот же год – слишком скоро!

Стежок, стежок, снуёт игла,
Вращается катушка.
Печурка не даёт тепла,
Два на два комнатушка.

Моя бабушка была бабочкой.
Называл её так дед,
И садились они на лавочку,
И качали велосипед.