Дом с разбитой готической башней,
с развороченной взрывом стеной,
еще ночью гудящей – вчерашней, –
огнедышащий был и живой.

Когда тебя послали в бой,
«Прощай», – сказал мне, уходя.
Но где б ты ни был, дорогой,
Я буду около тебя.

Сквозь пули, шрапнели и грозы
Отец улыбается мне.
Расправили листья берёзы,
Трава зелена на земле.

Как много нынче снега талого
По всей дороге развезло…
Я на попутке до Началово* –
Спешу в родимое село.

Зачем раскрашивать кино?
Пусть чёрно-белым остаётся!
Победы горькое вино
От этого не слаще пьётся.

Мой друг нежданный, товарищ мой,
Ты пишешь письма к себе домой.
В них слов немного, но ты привык,
Что в письмах с фронта скупой язык.

Хохочет ли ветер, вздымая песок,
Луна ли струит померанцевый сок, –
Здесь смерть и бессмертье – приветствую
И славлю, покамест мой голос не стих,

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!..»
Конечный вывод гётевской строки:
тот век на свете прожил не напрасно,
кто строил мир и счастье для других.

Страшны цветы железного бетона:
Раскрывшиеся розы бункеров,
И незабудки касок проржавлённых,
Сбегающие в тёмный ров.

Не говори, что в жизни всё нелепо,
Мол, как бы нам в колокола ни бить –
Земля пропахла порохом и хлебом,
И ничего на ней не изменить.

Война! мы слышали далекий гром,
Мы видели ее пожары –
Они вставали огненным шатром
Над рощами Гвадалахары.

Нет, мы тогда не утопали в страхе,
Как нынче утопаем, постарев!..
Где я родился?
В сталинском бараке.

Немало их на сопках и в долинах,
камней, что всем и каждому видны, –
их ставят, по обычаям старинным,
солдатам, не вернувшимся с войны.

Жизнь – и кислород, и дым.
Все мы были молодые.
…Мёртвые нужны живым.
Мёртвым не нужны живые.

А сходит ли детство тонко на нет?
Или обрывается круто?
Мое оборвалось в пятнадцать лет –
Всего лишь одна минута.