Есть Родина-сказка.
Есть Родина-быль.
Есть бархат травы.
Есть дорожная пыль.

Тёть Феша вымыла раму,
Отставила раму в сторонку.
От мужа ждала телеграмму,
А ей принесли похоронку.

Опять я в Севастополе.
Дышу турецким ветром.
Мы тут в бушлатах топали
На Графскую с оркестром.

Мы знаем, как никто на свете,
Войны отчаянья и мглу.
Всё больше старики да дети
Тогда работали в тылу.

Туман. А нам идти в атаку.
Противна водка, шутка не остра.
Бездомную озябшую собаку
Мы кормим у потухшего костра.

Солдат увозят поезда,
и многих – навсегда…
Идут двухосные вагоны
в сырую даль по сентябрю.

Всё наземь, в снег: и ружья, и знамена.
Лишь только руки – к небу. От земли.
Я видел – за колонною колонна,–
Я видел, как тогда они брели.

Завод стоит на рубеже борьбы
Лицом к лицу с проклятыми врагами.
Тяжелый дым торжественно, как знамя,
Врагам назло струится из трубы.

А юность всё-таки была
В тылу военном, в голодухе.
В свой срок, как до войны, цвела
Черёмуха по всей округе.

Подумать только! Шел двадцатый век,
Казалось, мир бы должен стать мудрее,
Чем раньше был! Но вот на речке Шпрее
Под мостом объявился человек.

В открытый люк пахнуло дымом
Села, сожженного дотла.
На перекрестке нелюдимом
Машина наша замерла.

Кончен трудный день походный,
И, готовясь в новый путь,
У костра в степи холодной
Мы ложимся прикорнуть.

Под Ауце в раненой рани
Пошли в наступление мы,
Вступили в каленое пламя
Под всплески «катюш» среди тьмы.

От ветра яблони знобило,
И дождь нахлёстывал всерьёз.
Но сколько ж в день тот майский было
И бабьей радости, и слёз!

Под небом холодным и грустным,
Деля и нужду, и успех,
Служили татарин и русский,
Эстонец, калмык и узбек.