Это было так давно,
Но и нынче не забылось.
Наступала, как в кино,
Злая сила, вражья сила.

Говорила: «Ну что вы всё ходите
Мимо окон, проезжий чудак?»
А в простенке перечили ходики:
«Может – он? Может – твой? Может – так?»...

Один лишь раз всё это было:
Весна. Война. Последний бой.
Когда-то было и не сплыло,
И всё осталося со мной.

Послевоенные вокзалы!
Исчадье нищеты и зла.
Всю голытьбу страна свезла
В их переполненные залы.

Ты хоть что про режим говори,
Но порой не поешь за делами.
Лезу в шкаф поискать сухари –
Словно в детство вернулся я к маме.

Под вой дикой вьюги, уродлив, греховен,
Тот час был кровавою жаждой томим.
И слышал, опять умирая, Бетховен
Кантаты мелькающих свастик над ним.

Я родом из рассказов о блокаде,
из той зимы опухшей и седой,
где в январе в продрогшем Ленинграде
к Неве тащилась мама за водой.

Вердикт на смерть не вынесен пока,
судьба на время выдала отсрочку,
чтоб к вечности полёт сквозь облака
мы совершить смогли поодиночке.

Запах свежевспаханной земли
Передать словами невозможно:
В нём кричат тоскливо журавли,
В нём о чём-то шёпот ветра с рожью.

Когда она пришла в наш город,
Мы растерялись. Столько ждать,
Ловить душою каждый шорох
И этих залпов не узнать.

Мама, я еще вернусь с войны,
Мы, родная, встретимся с тобою.
Я прижмусь средь мирной тишины,
Как дитя, к щеке твоей щекою.

Трава да глина, рыжие провалы,
Замусоренный жуткой гнилью ров.
Порывисто несется одичалый,
Зловещий ветер выжженных холмов.

Ты – радость сердца, край отцовский мой…
Но если будешь ты войной остужен,
В морозной мгле погибну я с тобой…
Ведь если нет тебя, кому я нужен?

Вязнут танки – снова пробка.
Над шоссе – неравный бой:
Легких «чаек» рокот робкий,
«Мессершмитов» властный вой.