В тот день они попали
В третий круг ада.
Поздняя осень затмила солнце,
Горные тропы

Не было старшего брата,
Не было младшей сёстры.
В общем, война виновата
В горестях юной поры.

С холёными немецкими туристами
стояла я на ленинградской пристани
и ожидала свой трамвай речной…
И мне всё время мамочка мерещилась...

Рейхстаг мы штурмовали на гумне.
Как не играть – пришёл конец войне!
Вернуть отцов с закатной стороны
Нам поезда солдатские должны.

Дойчкомендант – бюрократ и фашист –
Вызвал к себе бургомистра-иуду:
– Слушайте нас, господин бургомистр!
Надо сказать православному люду:

Портянки сохнут над трубой,
Вся в инее стена…
И, к печке прислонясь спиной,
Спит стоя старшина.

Тем, кто смелей и моложе, –
Мной не забытый герой.
Это меня он тревожит –
Свет над Поклонной горой.

Лютует Гитлер оголтелый –
Тесны Германии границы.
Чтоб выйти за ее пределы,
Он кровью мир залить грозится.

Идем из-под Замброва шляхом.
Попутные сосны скрипят.
Зарницы отваги и страха
Над бедственной Ломжей искрят.

Помнишь те ночи, дождями омытые?
Помнишь бойцов, что стонали в углах?
Лица суровые, пылью покрытые,
С отблеском боя в бессонных глазах.

На багровеющем закате
чернели птицы над рекой.
Из Волги поднимали катер,
потопленный былой войной.

«Скажи мне, товарищ, в какой это год
Донец переплыл ты и спас пулемет?» –
«Всего не упомнишь, чудной человек,
Немало пришлось мне форсировать рек».

Когда они в последний раз поперли,
И мы в ножи пошли, осатанев,
Бой догорел, но где-то в самом горле
Безмолвным криком клокотал во мне.

Моих друзей не надо искать
На кладбищах городских:
В два метра длиной кровать
Кажется тесной для них.

В час, когда присягу принимаешь,
Не забудь с волненьем оглянуть
Всю страну от края и до края,
Весь ее многовековый путь