Мы шли под пули, в стужу дрогли,
Мы бой вели четыре дня
И, взяв рубеж, – везенье, рок ли –
Живыми вышли из огня.

В сосняке, возле старой воронки
С дождевою прозрачной водой
Я нашёл самолёта обломки –
Штурмовик с обгоревшей звездой.

Вставай, отец! Довольно спать
И прикрываться холмиком могильным:
Ещё жива на свете мать,
А сын твой стал удачливым и сильным.

Я, по Красной площади гуляя,
Множество людей встречал там разных –
Белых, жёлтых, чёрных – отовсюду,
Посетивших древнюю Москву.

Мама моя – семилетняя девочка,
Холщовая сумка через плечо, –
В школу бежит.
Кожуры картофельной сладость…

Война, война! Нет памяти больней.
Давно траншеи стянуты рубцами.
Но до сих пор стихи кричат о ней,
Кострами смерти пытанные сами.

Она в цвету. Она вросла в суглинок
И ветками касается земли.
Пред ней противотанковые мины
Над самыми корнями залегли.

Как нереально то, что до войны:
Кудрявый мальчик в чистенькой матроске,
На синем гюйсе* – белые полоски.
Рот приоткрыт. Глаза удивлены.

Нужна большая мера одиночества,
Чтоб не забыть ни имени, ни отчества
Солдата с перекошенным мешком,
С полей войны бредущего пешком...

Я читаю отцовские письма.
Сорок пятого года они.
Как иссохшие блёклые листья,
Как сметённые временем дни.

Я помню, в цех война вступила,
Весь цех заполнила собою.
Казалось, труженицы тыла
Здесь лично встретились с войною.

Уже война почти что в старину.
В ряды легенд вошли сражений были.
По книжкам учат школьники войну,
А мы её по сводкам проходили.

В холодных северных широтах,
У моря, на краю земли,
В свой клуб бойцы морской пехоты
Однажды вечером пришли.

Облетели в стылую осень
Лепестки золотые глаз.
Мама, мама... Багрян и росен,
Август в спелых отавах увяз.

Как будто лишь сейчас взошла
На пьедестал – не эшафот.
И небо синева зажгла,
И свежий ветер волос рвет.