Лето. Сорок первый.
Небо-небыль,
Синевой слепящее до слёз.
Цепью
по неубранному хлебу –
наспех сформированный обоз.

Лепестки дворовых ранеток
Сотрясал, как салютом, гром,
И казался тогда планетой
Трёхэтажный бревенчатый дом.

Здесь тишину годами берегли.
В маньчжурском городишке Санчагоу.
Днем – патрули. И ночью – патрули.
И тишина. И ничего другого.

– То ли вправду запахло войной, то ли почудилось мне,
будто гривою конь взмахнул, а грива была в огне,
прогорала височная кость, и плавились губы его…
– А на самом деле не было ничего.

О, пусть раздастся гром победы!
Хочу приблизить этот час.
По белому большому свету
Так много нас, так много нас.

Сколько б раз ни ожила атака
В беспощадной памяти твоей,
Леденеет кровь в тебе. Однако
Ты видал и нечто пострашней:

Море Черное шумит,
Чайка над волной.
Море Черное шумит
О тебе одной.

Война приносит горе людям:
Мужчинам – смерть, их жёнам – боль.
Как ты велик и безрассуден,
Мальчишка, уходящий в бой!

Собор Успенский под луной,
От времени заиндевелый.
Прекрасен Белозёрск зимой –
Как крепость снежная, он белый.

Гроздья дней висят на ветви года
Аккуратно так – по месяцам.
И у каждого своя погода:
Тут морозно, жарковато там.

Светло-синяя карта. Румяные страны
Утопают в воде – за квадратом квадрат.
Океаны пузатые от Магадана
До Америки Южной, сберёгшей солдат.

Мы как будто и родились в ротах,
Крестники металла и огня.
Путь любой нам кажется короток,
Встань с зарею – не хватает дня.

Не позабыть мне ночи той короткой…
Был май. В лесу черемуха цвела.
Мы наступали, и прямой наводкой
Артиллеристы били вдоль села.

Когда ползёт позёмка тихо,
Как в некой каменной воде,
Я вспоминаю голос тифа,
Летящий к утренней звезде.

Зловещим заревом объятый,
Грохочет дымный небосвод.
Мои товарищи-солдаты
Идут вперед