Оголодала мать…
Оголодала мать…
И я в её утробе…
Кровя её скупы, надежды окромя…
Во скудости своей смешались крови обе
И ткали жизнь мою, неслышимо гремя…
Когда зима установилась,
Они кололи кабана.
Свинячьим визгом жизнь взмолилась,
И вдруг содеялась черна…
И обмерла, повергнув дрязги,
И потемнело вдруг в глазах,
И кровоместь смертельной пляски
Вдруг проступила в образах…
Я подле мокрого сарая,
О смерти ничего не зная,
Попал в толкучку у дверей –
Не то людей, не то зверей…
Вдруг тащат, – что ни с чем не схоже,
Чего не знал доселе ты…
Там будто человечья кожа
Из-под кабаньей черноты…
Палилась, волдырилась шкура,
Соломой тёрта вновь и вновь…
Был нож зажат в ладони бурой,
И в кружки натекала кровь…
И шкварки трескались шипуче,
И преисподний жар печной,
И свеженины дух вонючий,
И дым юдольный надо мной…
– Ин подь сюды, малец, пошамкай,
Харчоба всем нужна, малец.
Небось, без тятьки да за мамкой
Оголодал, поди ж, вконец…
И за столом ещё живые
Ещё живую рвали плоть…
И страх пробил тогда впервые,
Что не прощает нам Господь…