Небо было вроде грязной ваты,
Снег – глубок, дорога – тяжела;
Целый день усталые солдаты
Шли туда, куда она вела.

Перед атакой он пришёл в траншею.
Почти не поворачивая лиц,
Запоминали лишь худую шею,
Невыгоревшее сукно петлиц…

Не шелохнутся ветки,
Смотрят цветы в синеву.
В жёлтом венке из сурепки
Женщина косит траву.

Тихо кружится звёздная сфера,
Светит млечная пыль на сосне.
«Разворачивай пушку, холера!» –
Это папа воюет во сне.

Как хорошо, прижавшись тесно,
За столько лет вдвоём молчать:
Всё этой тишине известно,
На что не надо отвечать.

Три дня мы бились за село,
Три ночи зарево цвело.
И, словно стебли тех цветов,
Там трубы чёрные домов.

Не подвигались стрелки «мозера»*.
И ЗИС**, казалось, в землю врос.
И лишь летело мимо озера
Шоссе с откоса на откос.

Ни кола, ни двора и ни хаты –
Вся деревня под снегом живёт.
Эти годы, что были когда-то,
Горечь детства забыть не даёт.

Отец в ремнях, большой и смуглый,
домой вернулся из Берлина.
В прищуре глаз играли угли
той, огнедышащей, былины.

Кто мне скажет, что такое это –
Пройденные годы за плечом?
Человек рождается для света,
Чтобы стать сияющим лучом!

Мой дед, известный миру плотник,
Был скуп на слово и на жест.
Пропахший стружками и потом,
Он инструмент держал, как жезл.

Пройдут года. Погода золотая
Счастливым светом землю озарит,
И где-нибудь – в предгориях Алтая,
Иль там, где ночью соловей царит

Сын подрастёт. Вопросами наполнится
Наивный родничок его души.
Придёт он, спросит:
– Что такое солнце?

Мы с отцом ходить учились.
Я – впервой на ноги встав,
Он – полгода пролечившись
В полевых госпиталях.

Нет, бомбами не будет мир убит.
Не сжечь огнем Москву – мой вечный город.
Здесь каждый переулок кровно дорог,
Здесь каждый камень нам принадлежит.