Вновь из приплюснутой баклажки
Глотнув и вымолвив: «Живу!»,
Завхоз наш в клетчатой рубашке
Косил зелёную траву.

В ту зиму долгими ночами
Здесь паровозы не кричали...
От этих мёрзлых стен полночных
К Москве...

Недолго в шкафу
Похоронка хранилась.
Недолго жена
Побывала вдовой.

Я завью верёвочкой кручину,
Отрешусь от недругов и свар…
…Я щепал колючую лучину,
Снаряжала бабка самовар.

Тысяча четыреста восемнадцать дней
Мы были в долгом пути,
Среди сожженных лесов и забытых полей
Стояли лицом к врагу.

Мой танк стоит на пьедестале,
А я – у жизни на краю,
С осколками немецкой стали,
Слегка задумчивый, стою.

Проходили дорожные
Прямиком через лес.
Поселенцы, осторожные,
Кто с котомкой, кто без…

Когда вперед рванули танки,
кроша пространство, как стекло,
а в орудийной перебранке
под снегом землю затрясло

Ещё не переплавились в слова
Броня, свинец и лёгкий алюминий,
Кровь воинов, солдатский пот трава
И монумент, что высится в долине.

Грозовые военные годы.
Лес походным уютом пропах.
На плечах – полевые погоны
И гитара, как птица, в руках.

Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи вёрст кругом
равнину утюжит смерть
огненным утюгом.

Плод сорвётся –
И ветка отпрянет.
И прорежется в тучах звезда.
И никто никого не обманет.

Ударил заступ
по винтовке.
Жива
святая боль земли…

Стоянка не более часа,
Но врезалась в память навек:
Я здесь, на вокзале, прощался
С командой в пятьсот человек.

Это имя ударит под дых
И весомее всякой медали…
Только чудом оставшись в живых,
Как мы насмерть ещё голодали!