Вот так новость: бабушка сказала,
Что она сражалась в партизанах!
– Кто же взял тебя в отряд, под пули?
Ты ж трусиха, милая бабуля!

Мир еще не знал таких сражений.
Мы у всей планеты на виду
Испытали горечь отступлений
В сорок первом яростном году.

Одна бутылка на столе,
и та портвейная,
В окно вечернее глядит
луна трофейная.

…Весь Ленинград, как на ладони,
С горы Вороньей виден был.
И немец бил с горы Вороньей.
Из дальнобойной «берты» бил.

Грохочет ночь. Еще раскат. Вдали
Костром огромным зарево раздуто.
Полковника в землянку принесли.
Отсчитаны последние минуты.

Не помогут нам стоны,
Нас не выручит плач:
Их не знают законы,
Их не слышит палач.

Когда блокадный город вымер
И выжег этажи пожар,
Одна лишь церковь князь Владимир
Звала последних прихожан.

Весь день работали зенитки,
А бомбы – вестницы войны,
Как зло, спрессованное в слитки,
Взрывая жизнь и все пожитки,
Летели с черной вышины…

Эскадра в море, в небе эскадрилья,
Спалённой степью скачет эскадрон.
Войны проклятой морда крокодилья
Вломилась в нашу жизнь со всех сторон.

В наши классы девчонок тогда не пускали,
Наша школа тогда называлась – «мужская».
Мы, наверно, грубее сегодняшних были,
Мы, наверно, больнее друг друга лупили...

Много разных примет у Победы...
Помню – ветер афиши полощет,
Наши вопли счастливые: «Едут!» –
Цирк вернулся на старую площадь.

Я строил дом – фундамент ладил –
И каску вырыл из песка.
Рыжа – лежала не на складе,
Пробита пулей у виска.

Преимущество тех, кто остались в живых,
Только в том, что за ними права
О друзьях, о соперниках бывших своих
Произнесть приговора слова;

И все-таки судьба у нас была,
И от нее никак не отрешиться.
Да стоит ли?
И перед кем виниться?

Мне о встрече с мамой мечталось,
Я хотел у нее погостить.
Только боль свою и усталость
Не хотел бы ей принести.