Посетители,
У ветхого забора
Оставив «Жигули»,
Не заглушив мотора,
На кладбище прошли.

Послевоенное кино,
В котором в каждом кадре праздник.
И стар и млад до слёз все рады
Живое видеть полотно –
Послевоенное кино.

Выдохнул:
«Не поминайте лихом!» –
На таран идущий Талалихин*...

Не рождён, не рождён в сорок первом,
Не рождён, не рождён в сорок третьем,
Не рождён, не рождён в сорок пятом.
Не кричат нерождённые дети.

Не привыкать солдату к жажде.
На фронте, помнится, однажды
Горячий был денёк!
Степь. Ни колодца, ни селения...

Я строил дом – фундамент ладил –
И каску вырыл из песка.
Рыжа – лежала не на складе,
Пробита пулей у виска.

Провожая сына-горняка,
Дал отец ему кусочек уголька.
– Сбереги его ты на войне:
Распишись в рейхстаге на стене…

Тут задохнуться б тишиною –
Так тяжек тёмный монумент…
Над покачнувшейся стеною
Взовьётся тлен опавших лет.

У Аксиньи брови сини,
Словно галочье перо,
В пятистенке у Аксиньи
От тафтовых кофт пестро.

Кто дал названье это,
В сознанье чьем всплыло?
Живет на белом свете
Солдатское село.

В пилотке, сбитой на затылок,
В шинели длинной нараспах,
Он в дом вошёл. И мать застыла,
Оцепенела в двух шагах.

Я, по Красной площади гуляя,
Множество людей встречал там разных –
Белых, жёлтых, чёрных – отовсюду,
Посетивших древнюю Москву.

Просверлен майскими жуками,
Весенний вечер так пахуч!
Сижу на горке с мужиками,
Слежу за ходом низких туч.

Есть за Полтавой в чистом поле
Могила павшего бойца.
Кругом пшеничное раздолье,
Душистый запах чабреца.

Донбасс. Летели груды листьев,
Ложась под ноги отрешенно.
В желтопылающем монисте
Обходит осень эшелоны.