В эти страшные годы немало
Мы тяжелых дорог исходили.
Отцвела наша юность, умчалась
В туче взвихренной танками пыли.

Шёл патруль морозной ранью –
Белый иней, чёрный лес.
Штык блестел холодной гранью,
И в глазах такой же блеск.

Ляжешь, а постель – шинель сырая,
Явь уйдет, смешав цвета и звуки.
Снова, снова над передним краем
Мать к тебе протягивает руки.

Мне сохранила память ясно
И ту военную весну,
И говорок вагонов красных,
Печальный поезд сквозь войну.

А отчего Чернигов* – да никогда не ведал я!
Я знаю Чернососны** в черёмуховом сне.
Я знаю Веремейки** с доверчивой скамейкой.
И всю деревню Белицу с семьёю Подойбедовых,
Дорогу на Верховцы** с верёвкой на сосне…

Стихла деревня. Стоят стар и млад у ворот.
Смотрит-дивуется весь деревенский народ:
Пленные немцы с понурой идут головой.
С лесоповала ведёт их в казарму конвой.

Мне стало как-то не с руки
сидеть на печке.
А ну, давайте, рысаки,
рванём уздечки!

Война! мы слышали далекий гром,
Мы видели ее пожары –
Они вставали огненным шатром
Над рощами Гвадалахары.

Мы щавель за домом рвём.
День стоит ненастный.
Рассекает тучи гром
Плетью ярко-красной.

Есть такая песенка в Унгарии,
Пели в дни войны ее одну.
(С грустью провожают очи карие
капитана-венгра на войну.)

Полмира на брюхе пропашет,
Столицы возьмёт, города…
И – без вести пропавшим
Останется навсегда.

На площади плясали вдовы,
Дела закончив второпях.
Горели пламенем обновы,
Обвиснув на худых телах.

За всю войну – ни тюбика помады,
Подведены чуть брови угольком…
Девчонки в гимнастерках рядом с нами,
Смешливые, доверчивые взгляды

Отвели в музее танку
Зал под вечную стоянку.
Гид, что не был на войне,
Тычет в раны на броне

О, наманганской* осени подарок –
В далекий край отосланный гранат!
Как шар пунцовый, ты округл и ярок,
И зерна спелые рубинами горят!